Вот уже полвека, как мастер Сок занимается кузнечным ремеслом в городке Ёнчжу, расположенном на плоскогорье в провинции Кёнсан-букто. Выкованные им мотыги «хоми» последнее время пользуются большой популярностью на зарубежных площадках интернет-торговли, таких как Amazon и eBay. Ведь корейская мотыга с изогнутым лезвием гораздо удобнее и имеет больше вариантов применения, нежели обычная садовая лопата.

В «Кузнице Ёнчжу», находящейся в провинции Кёнсан-букто, мастер Сок Ноги куёт очередную мотыгу «хоми». Приобщившись к кузнечному ремеслу в 14 лет, в 23 года он открыл свою кузницу рядом со станцией Ёнчжу, где продолжает трудиться уже 43 года.

- Поначалу, когда мне сказали, что мои мотыги хорошо расходятся на «Амазоне», в голове возник образ толпы кореянок среднего возраста, рыхлящих почву в джунглях Амазонки.

Для нашего героя тропические джунгли были единственной ассоциацией со словом «Амазон». А о существовании другого «Амазона» мастер Сок Ноги узнал только после того, как его «хоми» вошли в десятку лучших товаров в разделе «Садоводство» на сайте amazon.com и получили маркировку «Выбор Amazon». Через этот интернет-магазин только в прошлом году пользователи со всего мира купили более 2000 «хоми», изготовленных в его кузнице.

Рассказывая это, мастер смотрит на мотыгу собственной работы с логотипом «Кузница Ёнчжу». Но по выражению его лица видно, что он по-прежнему не вполне понимает природу этого феномена.

— За границей у многих есть свой садик, но оказывается, что из инструментов там только садовые лопаты да грабли и нет ничего подобного нашей мотыге “хоми”. Поэтому, похоже, она и пришлась им по душе. Ведь на её изогнутое лезвие не налипает, как на лопату, земля, и нужно приложить не так уж много сил, чтобы взрыхлить почву.

Мастер Сок делает «хоми» разных размеров и форм, но нередко дорабатывает их в соответствии с предпочтениями покупателей.

Корейские садовые инструменты
История о том, что корейские «хоми» разошлись по миру, — это не просто приятная безделица; по крайней мере, для того поколения, которое помнит, как их матери, сжав в руках эти мотыги, трудились в поле. «Хоми» были предметом первой необходимости в любом хозяйстве, где вручную возделывали заливные поля. Матери, выйдя в поле ранним утром, не выпускали их из рук до поздней ночи. Рыхля мотыгой почву, они сеяли семена нового урожая, мотыгой же выпалывали сорняки, мешающие росту этих посевов. Острым концом лезвия, которое всаживалось глубоко в землю, они выкапывали то, что выросло, а используя закруглённую часть, делали или разравнивали борозды.

Невозможно работать «хоми», распрямившись и расправив плечи. Быть лицом к лицу с землёй, с «хоми» в руках, означает наклониться, расслабив тело. Согбенные фигуры матерей напоминали собой изгиб лезвия мотыги. Это какая-то печальная округлость, словно согнутая спина человека, который пытается распрямиться, но не может. При взгляде на эту линию задумываешься о сгорбленных спинах тех, кто без устали обрабатывает землю, и одно это порождает разные чувства.

Поэтому, ещё до встречи с мастером, который уже более полувека изготавливает «хоми», в моей голове роились бесчисленные вопросы. Что он видит в этих мотыгах? Что за мысли посещают его, когда он ударяет молотом по железу, выковывая свои «хоми»? Что означает для него это ремесло, когда для того, чтобы создать одну мотыгу, нужно иметь дело с железом, огнём, водой и воздухом?

«Хоми» индивидуального предназначения
— Мне кажется, с таким лезвием почва будет не рыхлиться, а вываливаться вперёд… Нельзя ли по центру немного распрямить? И конец сделать поострее, — просит мастера покупатель, который вертит в руках «хоми», взятую с полки в кузнице. Он хочет, чтобы кузнец сделал менее изогнутым лезвие, а конец сделал поострее. Мастер, для которого это обычное дело, берет «хоми» и идёт к горну. Он разводит огонь, раздувает его мехами. Когда он разгорается, кузнец, прежде чем сунуть в него мотыгу, некоторое время пристально смотрит на пламя.

— Люди же все по-разному привыкли пользоваться инструментами. Одну и ту же мотыгу в землю воткнёшь да потянешь, и то, наверное, почва разрыхлится по-другому. Поэтому я часто дорабатываю мотыги в соответствии с предпочтениями покупателей, — говорит мастер, добавляя: — Ведь у меня здесь не скобяная лавка, где просто торгуют готовой продукцией.

Выражение лица кузнеца, уставившегося на огонь, на мгновение меняется, после чего он щипцами достаёт «хоми». Кажется, что внутри раскалённого докрасна железа заключён пылающий огонь. Мастер кладёт мотыгу на наковальню и, поворачивая, начинает бить по ней молотом. Раздаётся звук ударов железа по железу, и вокруг разлетаются мелкие искры с железной пылью. Отблески огня внутри железа становятся всё бледнее, и по мере этого едва заметно меняется облик «хоми». Наблюдая за работой кузнеца, покупатель удовлетворённо кивает.

Не упустить момент
Когда смотришь, как железо погружается в пламя, кажется, впадаешь в состояние, близкое к трансу. Теперь мастер кладёт в горн кусок железа размером с кулак и снова смотрит на огонь. Температура плавления железа около 1500 градусов. Поэтому кузнец должен уловить момент, когда железо становится ковким прямо перед тем, как начнёт плавиться. И, поскольку старый горн не оборудован термометром, помогает ему в этом только интуиция.

— Я «читаю» железо по его цвету. Если оно красновато-чёрное, значит, нужно ещё греть. Когда железо становится буро-красным, как луна, оно ещё твёрдое. Поэтому ждёшь, когда оно раскалится добела — как солнце. Но если упустить этот момент, железо начнёт плавиться, и тогда пиши пропало.

Ещё до того как успеваешь осмыслить его восприятие луны как буро-красной, а солнца — как белого, снова раздаются удары железа о железо. Но в этот раз действует не кувалда в руках мастера, а кузнечный электромолот, ударная часть которого движется вверх-вниз в определённом ритме. Кузнец кладёт разогретое железо на наковальню электромолота и начинает его формовать. Машина и человек действует как единое целое: автомат ритмично бьёт по заготовке, а мастер ловко поворачивает её, чтобы добиться желаемой формы. Под этот ритм рождается на свет треугольное лезвие мотыги, а язык металла, напоминающий длинную тянучку, становится рукояткой «хоми». После этого заготовку ещё раз разогревают, уточняют форму и доводят до ума лезвие.

— На литейном заводе ведь как — просто заливают расплавленное железо в форму. А в кузнице всё по-другому. Здесь вручную разогревают железо и потом бьют по нему и вытягивают, чтобы придать нужную форму.

Когда кузнец бьёт по железу, это включает в себя несколько взаимосвязанных процессов. Это не только наблюдение за огнём в ходе трансформации железа, но и работа с воздухом и преобразование внутренних свойств металла. — Огонь раздувают с помощью мехов, поэтому в процессе разогрева в железе появляются пузырьки воздуха. И, стуча по железу, ты заполняешь эти полости и придаёшь металлу однородность и плотность. В прошлом кузнецам приходилось совершать по сотне тысяч ударов. Но я этим недолго занимался, потому что рано стал пользоваться электромолотом.

Умение заглянуть внутрь металла — необходимая предпосылка для этого этапа. Ведь даже самый опытный кузнец не может на глаз определить, что железо уже остыло.

Бьёшь и закаливаешь
— Насколько прочное железо, узнаёшь, только когда разогреешь да постучишь по нему. На вид оно всё одинаковое, но по свойствам отличается. Ведь и рис бывает разных сортов. Одно железо крепкое, но легко ломается. А другое и крепкое, и не ломается. Вот из такого и делаешь серпы и лопаты.

Мастер Сок делает свои «хоми» из старых автомобильных рессор.

— Я люблю работать со сталью, хотя обычно кузнецы её избегают, — говорит наш герой. — Потому что твёрдую и плотную сталь обрабатывать тяжелее, чем мягкое железо. У инструментов из железа край закручивается. А он ведь должен быть как лезвие ножа. Продавая такие вещи, теряешь доверие клиентов. Можно же починить, говорите? Это раньше мотыги были из толстого железа. Весом они были по полкило, поэтому можно было вытянуть края и заново заточить. Ну или приварить кусок железа к краю. Сейчас же делают более лёгкие инструменты, весом 200-300 граммов, из тонкого металла, поэтому и чинить их тяжело.

Мастер считает, что ценность изделия прямо зависит от закалки, когда разогретое железо на короткое время погружают в холодную воду. Французский философ Гастон Башляр описывал этот процесс как «заключение огня в железо при помощи холодной воды, чтобы посадить дикого зверя, каковым является огонь, в ледяную тюрьму», но наш герой говорит, что это мастерство не описать словами. В зависимости от свойств, толщины, температуры и состояния железа закаливание может длиться всего секунду, а может и дольше. Этот этап считается «венцом кузнечного ремесла», от которого зависит прочность металла, поэтому в древности мастера делали закалку по ночам, когда в кузнице было пусто и тихо. Да и может ли быть лёгким процесс, когда пытаешься примирить такие две крайности, как огонь и вода?

Мастер Сок объясняет, как нужно доставать будущее лезвие «хоми» из горна и как бить по нему молотом на наковальне.

На вопрос о самой большой трудности в жизни, кузнец отвечает, что труднее всего — «продолжать и не сдаваться»; натруженные руки мастера словно подтверждают его слова.

Для закалки раскалённое изделие из стали на короткое время погружают в холодную воду. Этот этап считается «венцом кузнечного ремесла», ибо требует от мастера большого опыта и развитой профессиональной интуиции.

Борьба с самим собой
Наш герой начал ходить в кузницу в возрасте 14 лет, чтобы помогать мужу старшей сестры, который был кузнецом. Это было бедное время, когда если брал весной взаймы мешок ячменя, осенью должен был вернуть полтора. И молодой Сок брался за любую работу, за которую нормально платили. Но путь кузнеца не был лёгким.

— В кузнице нужно закончить работу с железом, пока оно не остыло. Даже если на руку попала раскалённая железная крошка, нет времени её смахнуть. Ведь если железо остынет, придётся заново его разогревать. Помню, когда я, будучи подростком, ещё только учился ремеслу, мне как-то раз прямо в глаз попал кусочек железа. Потёр глаз рукой в перчатке, потом отнял руку, смотрю — а перчатка вся в крови. Тогда закрыл рукой другой глаз, чтобы проверить, могу ли видеть этим глазом. Оказалось, могу. Подумал: глаз на месте, стало быть, всё нормально, и доделал работу.

Задавая вопрос о самой большой трудности в жизни, я предположил такие варианты ответа, как тяжёлый труд, люди, с которыми приходится сталкиваться, низкий заработок или что-нибудь другое в этом роде, но мастер сказал, что труднее всего — «продолжать и не сдаваться».

— Я мечтал жить имея возможность летом уходить в отпуск на два или хотя бы на один месяц. Почему другие люди, занимаясь своей работой, живут нормально и только я должен вот так убиваться перед огнём? Таких мыслей стало больше после того, как я обзавёлся домом. Тогда я уже было решил открыть хотя бы мелкую лавку, но осознал, что не уверен, смогут ли таким образом содержать семью. А в кузнице я знаю, что всегда смогу заработать на жизнь.

Чтобы стать кузнецом, мастер боролся с собой долго, а тучи над кузнечным ремеслом сгустились в одно мгновение. Из-за появления сельхозтехники спрос на орудия ручного труда резко сократился, к тому же рынок заполонила дешёвая продукция из Китая. Но наш герой нашёл свою нишу в производстве мотыг.

— Некоторые считают нормальным, если на тысячу изготовленных мотыг приходится одна с дефектом. Но я такое не приемлю. Для меня эта мотыга — одна из тысячи, а у покупателя — одна-единственная. Ведь никто не держит две мотыги. Когда над кузнецами нависла угроза вытеснения с традиционного рынка, он освоил новый, причём с такой же решимостью, с какой в прошлом приобрёл металлорежущий станок, заплатив за него сумму, на которую можно было купить дом. Мастер сумел преодолеть кризис, найдя человека, который продаёт его продукцию по Интернету.

— Мои изделия продаются онлайн уже больше 10 лет. Я то и дело слышал, что мои «хоми» покупают в США. Я думаю, что тогда, когда спрос на мои мотыги вырос и заработало сарафанное радио, они добрались и до «Амазона». Говорят, что теперь их покупают даже в Австралии. Похоже, сейчас каждый день приходят хорошие новости. Но в последнее время производство не поспевает за заказами. Молодёжь не хочет учиться этому ремеслу. У меня есть два-три помощника, но они тоже в возрасте, поэтому нельзя сказать, когда они бросят это дело — в этом месяце или в следующем. Да и с каждым годом всё труднее работать в полную силу. Похоже, я принадлежу к последнему поколению кузнецов в Корее.

«Хоми» кузнеца Сока настолько популярны за рубежом, что вошли в десятку лучших товаров в разделе «Садоводство» на сайте amazon.com и получили маркировку «Выбор Amazon».

Честная жизнь
Мастер улыбается с выражением гордости и одновременно сожаления на лице.

— Я с 14 лет сам зарабатываю себе на жизнь. В 23 года открыл эту кузницу. Завёл семью, купил дом, вырастил трёх детей, всем дал высшее образование. Нам с женой никогда не приходилось залезать в долги или обращаться к кому-нибудь за помощью. С моим жалким образованием разве мог я стать министром, врачом или судьёй? Я о таком и не мечтал. Я просто работал и работал, говоря себе, что нужно жить вровень с другими: хоть и не вырвусь вперёд, но и не отстану. Я доволен. Мне кажется, я прожил хорошую жизнь.

Наш герой продолжает свой рассказ о том, как быть самодостаточным в этом мире, где темно от всеобщей зависти друг к другу.

— Я провожу много времени перед огнём; наверное, поэтому у меня и зрение хорошее. В свои годы я до сих пор обхожусь без очков.

В его глазах, вобравших в себя силу огня, чудится свет луны. Или солнца? Передо мной — невысокий, крепкий человек с добрым лицом, в котором чувствуется непреклонность. Когда мастер погрузился в воспоминания, его голос от волнения зазвучал выше и в нём появилась хрипотца.

Его пальцы искривлены, словно ручки бесчисленных выкованных им «хоми». Когда я смотрю на человека, который всю жизнь имел дело с огнём и железом, перед глазами снова встаёт образ согбенных женщин с мотыгами в руках. В горячем дыхании кузнеца, который бьёт молотом по раскалённому железу, слышатся печальные вздохи матерей, возделывавших землю с таким напряжением, что истирали по одной мотыге в год. И тут я наконец понимаю, почему я так прикипел душой к этим простым инструментам крестьянского труда, лежащим на полках в кузнице, и не могу отвести от них глаз.